жертв, то количество жертв коммунистических режимов приближается к 100 миллионам.
Как мы видим, удар в коммунистическом терроре наносится не столько по отдельной личности, сколько по группе людей. Эта группа, определяемая деятелями террора как «вражеская», является частью общества, и, согласно логике геноцида, она искореняется именно как группа. И тогда механизмы сегрегации и отторжения, свойственные «классовому тоталитаризму», становятся удивительно похожи на методы «расового тоталитаризма». Нацисты предполагали выстроить свое общество будущего на основе «чистоты расы», коммунисты — на основе пролетариата, очищенного от всякой «буржуазной скверны».
Причины расплывчатости наших представлений о преступлениях коммунизма сложны и многообразны. Главную роль играет здесь извечное стремление преступников стереть следы своих преступлений и оправдать то, чего не удалось утаить.
Не останавливаясь на простом утаивании своих злодеяний, палачи всячески боролись с теми, кто пытался проинформировать общество.
Вторая причина — участие Советов в победе над нацизмом, что позволило коммунистам маскировать под горячий патриотизм свои конечные цели захвата власти. Участие коммунистов в войне, их вклад в победу над нацизмом решительным образом способствовали торжеству понятия «антифашизм» как критерия истинности для левых, и, конечно же, коммунисты постарались выставить себя лучшими представителями и лучшими защитниками антифашизма. Антифашизм стал для коммунизма престижной «товарной маркой», и им не составляло труда во имя антифашизма затыкать рты непокорным.
Какие же мотивы могут сейчас побудить нас к реанимации исследований в этой области, столь трагической, столь мрачной, столь чреватой полемикой?
Сегодня архивы не только подтверждают отдельные свидетельства, но и позволяют идти гораздо дальше. Тайники карательных органов бывшего Советского Союза, бывших стран народной демократии,
Камбоджи проливают свет на ужасающую реальность: массовый и систематический характер террора, который в огромном большинстве случаев смыкался с преступлениями против человечности.
История коммунистического террора составляет важнейшую сторону европейской истории XX века, одну из граней огромной историографической проблемы тоталитаризма.
Еще один наш долг — долг памяти. Существует нравственная обязанность чтить память мертвых, тем более если эти мертвые — невинные и безымянные жертвы молоха абсолютной власти, стремившейся стереть даже воспоминание о них.
Говорят, что нынешние большевики «не те». До переворота в 1917 году они тоже говорили о свободе, демократии, справедливости и прочем. А что получилось? И вот опять КПРФ рвется к власти. И множество ее последователей НЕ ЖЕЛАЕТ видеть преступного характера коммунистической идеологии и практики. Ссылаются на потери последних 20 лет якобы либеральной власти, забывая о том, что народ, изуродованный 70 годами тотального террора, потерявший в эти годы свою лучшую, активную часть, сохранивший в своей глубинной памяти страх перед властным насилием, разучившийся отвечать за свою судьбу, да что там говорить — элементарно разучившийся вести деловую жизнь, торговать, организовывать свое дело, - как может этот народ сразу включиться в совершенно новую для него систему свободного рынка, конкуренции и ответственности за свою судьбу? Просто не умеет бывший советский подданный жить свободным! И спросить не у кого. Родители так же жили, а у деда уже не спросишь.
Коммунистическое общество культивируя коллективизм освобождает индивидуума от ответственности: всё решает оно. А ответственность зачастую представляется весьма тяжким бременем. Для многих привлекательность тоталитарной системы проистекает из неосознанной боязни свободы и ответственности — вот где причина популярности всех авторитарных режимов.
Причастность тех, кто вовлечен в добровольное рабство, к злодеяниям никогда не носила и не носит абстрактного характера. Сам факт принятия и ведения пропаганды, призванной скрывать правду О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ, означал и будет означать активное соучастие в преступлениях. Ибо существует единственное средство борьбы против массовых преступл
ений, замышляемых и творимых втайне, и это средство — гласность.
Мой дед, простой украинский крестьянин - сгинул в ГУЛАГе за невинную фразу. Моя бабушка потеряла десять детей из двенадцати, умерших в голод 33 года, организованный людоедским режимом. Мой отец подсчитал, что в его селе коллективизация и голодомор унесли больше народа, чем Великая отечественная война. Моя мама вспоминает голодное детство в украинском селе. Мой дядя, после освобождения его села из оккупации, семнадцатилетним был взят в армию и тут же отправлен в штрафбат (потому что из оккупированной области), и в первом же бою, куда их бросили с деревянными винтовками против танков - погиб.
Вот плата только моего Рода этому чудовищу. Я этого никогда не забуду и не прощу.
Будь проклят коммунистический античеловеческий режим и те подонки, которые сегодня его защищают.
